Юрий Герман - Чекисты [Сборник]

— У вас есть надежные друзья — Митчелл и я. Мы не хотим вам зла, поэтому Митчелл просил вас прекратить всякие знакомства с иностранцами, особенно с норвежцем и англичанкой. Не следует вам также показываться в местах, где много бывает иностранцев, особенно у гостиниц. Для вашего благополучия мы можем сделать несравненно больше, чем ваши случайные знакомые. Кроме того, среди них могут попасться всякие. Это повлияет на вашу репутацию и затруднит наши отношения.

Сергей обещал прекратить знакомства, и ему казалось, что на затылке он чувствует чей-то взгляд. Поворачивая при разговоре голову, Сергей косился по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.

— Фотографий нам присылать не надо, — вдруг заметил Эрик, — это смогут делать наши туристы и репортеры. А вот интересные истории, настроения ваших людей нас очень интересуют, но об этом мы поговорим в следующий раз. Я вам позвоню.

«Интересно, какой подарок подбирает для меня Митчелл?»— думал Сергей, возвращаясь домой. В комнате он развернул пакет, там были мундштуки и трости для кларнета, а также книга «Обеспокоенный воздух» с дарственной надписью, но без подписи.

«А может, Эрик разведчик? — вдруг подумал Сергей. — Но ведь шпионам нужны расположения воинских частей, заводов, а этот интересуется только бытом людей, их настроениями, условиями жизни». Нет, Сергей не делает ничего предосудительного. Он лишь высказывает свое мнение и то, что слышал. Эрик кроме жаргонных словечек ничего не записывал, так что все в порядке. Конечно, как и Митчелл, он настроен недружелюбно к порядкам в нашей стране, но и сам Сергей уже давно не одобряет этих порядков.

…Лейтенант Виктор Комаров более недели просидел в Публичной библиотеке. Он перерыл все издания Колумбийского университета за последние десять лет и не нашел ни одной заметки, подписанной аспирантом Эриком Эриксоном. Когда он доложил об этом Григорию Павловичу, тот спросил:

— Нет статей этого автора или вы их не нашли?

Комаров пожал плечами:

— Утверждать, что нет, не могу, но в Публичке я не нашел.

— Поищите еще.

Дежурный библиограф, увидев Комарова, вздохнула:

— Я после вас еще раз пересмотрела все издания этого университета, вместе с подругой (она подбирала для Пушкинского дома литературу) перебрала все издания по истории славянства за последние десять лет! Нет такого автора. Откуда вы взяли эту фамилию?

— Товарищ из Москвы попросил меня ознакомиться со статьями Эриксона.

— А у себя, в библиотеке имени Ленина, он не нашел?

— Видимо.

— Раз у них нет, значит, и у нас нет. Ваш товарищ, наверное, неправильно записал фамилию.

— Возможно, спасибо, извините. До свидания.

— Вы чем-то расстроены? — спросил Эрик при следующей встрече. Они стояли на набережной, опершись локтями о гранит, и смотрели на Неву. — Дома неприятности? На работе?

Сергей фыркнул:

— Какая работа? Я безработный.

— Вот как? Странно.

— Ничего странного. По распределению не поехал. Нужен мне Ишим! Три месяца обивал пороги, хотел устроиться в оркестр кларнетистом. Нигде не берут. Нет мест и все. Познакомился с одним дирижером, он формировал оркестр, провел первые репетиции, потом собрал с нас деньги — положить кое-кому «на лапу» — и смылся. Мы все перегрызлись. Ходили в милицию. Там записали и обещали принять меры. А работы нет. Родители ворчат. Отец два раза находил мне работу, я отказался. Теперь он договорился с какой-то лабораторией…

— А почему вы не хотите быть инженером?

— Неинтересно, да и заработки маленькие. В оркестре хоть поездишь по стране, может, и за границу удастся попасть.

Эрик долго молчал, в его очках отражался шпиль Петропавловской крепости, потом промелькнула «ракета», оставляя за собой белый хвост водяной пыли.

— Думаю, что ваш отец прав. Я постарше вас и живу в стране деловых людей. Я вам советую поступить в эту самую лабораторию. Учтите, работая инженером, вы сможете совершенствовать свое музыкальное дарование. А играя в оркестре, вы растеряете свои инженерные знания и опыт. Поймите меня. Мы вам добра желаем.

Потом Эрик сказал, что завтра ему надо покидать Ленинград. Едет он в Киев к профессору-слависту, у него такая трудная фамилия, никак ее не запомнишь.

На прощание пожелал Сергею быть благоразумным и больше ни с кем из иностранцев не встречаться. Письма писать осторожные и самого обыкновенного бытового содержания. Адрес тот же — Другу Митчелла О. Кларку в Нью-Йорк.

— Если вы почувствуете какие-либо осложнения, то напишите письмо о чем угодно: о погоде, о вашем отпуске, ко нигде не ставьте запятых. Другие знаки препинания— пожалуйста. Мы поймем, что вы в беде.

Дальше Эрик, продолжая разглядывать Неву, негромко сказал, что для большей безопасности письма будут отправляться только из СССР и на Главный почт тамт до востребования. Они будут подписаны Игорем:

Если в подписи будет росчерк в виде хвостика, направленного вниз, то это значит, что имеется ценное сообщение, и тогда письмо нужно нагреть над газовой горелкой или над ватой, смоченной спиртом. Можно и одеколоном смочить. На бумаге появится другой текст…

Эрик покосился на Сергея и рассмеялся:

— Этим нехитрым приемом пользуются наши солдаты и студенты в переписке друг с другом. Можно смело рассказывать о своих похождениях, высмеивать начальство, и никто не узнает…

Эрик помолчал, поглядывая на Сергея, тот закусил губу и смотрел в воду. Солнечные блики играли на его осунувшемся лице.

— Митчелл собирается переслать вам очень интересный подарок, но у вас на некоторые наши товары огромные таможенные тарифы. Он постарается как-нибудь переслать с друзьями, едущими в Ленинград. Только надо как-то предупредить вас, чтобы вы в это время были в городе, и так, чтобы никто не знал… И мало ли что нужно иногда сообщить, а письма у вас на почте, наверное, просматриваются цензурой…

«Что же, — подумал Сергей, — тут криминала нет. Подумаешь, получил письмо, прочитал, сжег и все. Докажи, о чем в нем писали».

С Невы потянуло холодком, Сергей поежился.

Они прошли в Летний сад и сели на скамейку. Разглядывая гуляющих, Эрик заметил:

— Возможно, что мы вам пришлем средства, чтоб вы могли также незаметно переписываться с нами. Мы это сделаем осторожно, и безопасность ваша будет гарантирована.

Холодок с Невы проникал и в аллеи Летнего сада, видимо, подул северный ветер, от него всегда в Ленинграде бывает холодно, даже летом.

Эрик продолжал:

— Те письма, что вы нам писали, могут кое-кого встревожить. А тут то же содержание, но только в самом невинном дружеском письме. В этом случае мы вам подберем настоящий обратный адрес, а подписывать вы их будете другим именем, не Семеном. — Эрик еще раз покосился на Сергея и тронул его за рукав: — Это я вам сказал предположительно. Возможно, и скорее всего, мы к этому не прибегнем.

Расставшись с Эриком, Сергей взял такси и доехал до Московского парка Победы. Там он спустился в метро, на станции Технологический институт пересел, вылез у Московского вокзала, вошел в трамвай и, как только он тронулся, выскочил, буркнув, что не на тот сел. Потом он ехал на автобусе, затем на троллейбусе. Последние два квартала до дома шел пешком, часто останавливался, разглядывая витрины магазинов и читая афиши на заборах. Он думал, думал и решил, что в конце концов его обвинить трудно. Разговор с Эриком не могли подслушать, а то, что Сергей получит письмо из другого города, никого не касается. К тому же ничего компрометирующего в нем не будет. Риск небольшой. Зато перспективы немалые. А без риска и улицу не перейдешь и в электричку на ходу не прыгнешь.

На набережной Невы стояла старая женщина, полная, невысокая, с короткими кудрявыми, совершенно седыми волосами. Она прикладывала ладони к разгоряченному лицу и непрерывно шептала:

— Господи, что творится!.. Господи, что творится!..

Когда ладони нагревались, она опускала их на гранит парапета и снова прижимала к щекам.

По Дворцовому мосту, громыхая, шли трамваи, мягко катились троллейбусы, двигались пешеходы. Плыл в небе золоченый кораблик Адмиралтейства. Группа экскурсантов фотографировалась на фоне Петропавловской крепости…

Муж уже давно вернулся с работы и сидит голодный, свирепея с каждой минутой. Когда он голоден, то очень злится и в сердцах наговорит всякое. Так идет уже тридцать лет. Спорить с ним бесполезно, нужно поставить на стол тарелку. Поев, муж заговорит о другом, словно ничего и не было. Надо было идти домой, но женщина прижимала ладони к лицу и не двигалась. Она не могла идти домой. Муж, увидев ее, спросит, что произошло. Сегодня обещала приехать за выкройками невестка, и та заметит состояние Полины Акимовны. И ничего им нельзя говорить… Да если и расскажешь — не поверят.